В РАМКАХ ГОДА КУЛЬТУРЫ
Казачий сотник Михайло Лермонтов
"Пускай историю страстей и дел моих
хранят далёкие потомки..."
1841 года, 15 июля, вторник, 6 часов пополудни...
У подножья Машука группа молодых офицеров. Корзина с шампанским. Прибыли весёлой компанией, будто не на дуэль, а на пикник. По дороге выпили и закусили в кофейне, пофлиртовали с хозяйкой. И участники дуэли, и все, кто о ней знал, относились к ней как к очередной рискованной забаве.
Но в минуту идиллическая картина становится зловещей. Машук окутан громыхающими тучами, тяжёлые капли зашелестели по траве. И офицерам уже не до смеха. И оттого тоже, что шаги уже отмерены, противники у барьера - а "забава" не прекращается, будто перетекая в страшный сон. Мучительно хочется проснуться, остановить кошмар, но сбросить оцепенения невозможно. Один Лермонтов бодр и весел. Расстегнул мундир, на нём красная кубанская рубаха. Обращается то к одному, то к другому секунданту, дразнит противника насмешливым взглядом. Пистолет держит дулом вверх.
Мартынов держит противника на мушке. Выстрел!..
Выстрел этот оборвал, по выражению Достоевского, "целую бездну гениальных творений". Пуля дуэльного "кухенройтера" убийственного калибра вошла в правый бок и вышла из груди, повредив левое плечо. Поэт умирал на холодной земле под проливным дождём, укрытый шинелью. Следственный протокол скупо доносит: "На месте, где Лермонтов упал и лежал мёртвый, приметная кровь, из него истекшая..."
В.Г. Белинский говорил, что книгам Лермонтова суждено выходить до тех пор, пока русские будут говорить русским языком. Удивительно отношение народа к Михаилу Юрьевичу. Иногда кажется, что в России его любят даже те, кто никогда не читал! Когда в 1980-е годы в СССР прошла "безлимитная" подписка, к удивлению организаторов, Лермонтов превзошёл даже Пушкина - свыше 15 миллионов экземпляров!
"Я ищу свободы и покоя!.." - занес он в походную тетрадь. Свобода и покой - чего ещё может желать человек, обладающий этими бесценными дарами?
Не дописаны последние стихи. Едва начал складываться замысел кавказской трилогии в прозе. Не сбылась и заветная мечта - издание своего литературного журнала.
Говорят, не везёт ему даже после смерти. Прах увезли через пол-России в Тарханы. Даты столетних юбилеев рождения и смерти совпали с началом мировых воин. И слова из метрики - "ПОГРЕБЕНIЕ ПЕЪТО НЕ БЫЛО".
Любимый поэт России по сей день остаётся самым таинственным русским классиком. Его жизнь овеяна зловещими слухами и легендами. За 200 лет не раскрыта главная тайна - его убийства. В.Захаров, автор летописи жизни и творчества Лермонтова, пишет: "Тема "Лермонтов на Кавказе" нуждается в новых серьезных публикациях, т.к. полностью никем еще не исследована и не обобщена".
Легенды возникают там, где власти скрывают правду. При Николае I самое имя поэта запрещалось упоминать в печати. В эпоху "гласности и перестройки" Александра II кинулись навёрстывать упущенное, но ушли из жизни свидетели, многие факты были навсегда утрачены. Удивительно, но светские враги поэта оказались живучей друзей! Из прямых участников дуэли дожили до того времени лишь два негодяя - Мартынов и князь Васильчиков. Они лгали, а опровергнуть их было некому. Именно с легкой руки недоброжелателей и возник образ Лермонтова как злого, неуживчивого человека...
В советскую же эпоху вообще был отлит бронзовый памятник героя, "убитого царём руками наймита Мартынова". Так вот и "проходили" Лермонтова в школе…
Мы расскажем здесь о яркой, но забытой странице жизни поэта на Кавказе. О той, что переплелась с такой же позабытой страницей истории казачества - летом-осенью 1840 г.
К казакам, в стремлении понять секрет Вольной Души, тянулись великие творцы земли Русской. Но в личном общении казаками поняты и приняты не были: казачество в свою Душу пускает не всякого... То, что не вышло ни у А.С. Пушкина, ни у Л.Н. Толстого, получилось у юного, невзрачного, по казачьим меркам, поручика. Называли они его с гордостью - "наш сотник".
* * *
Дуэль с Барантом стала причиной второй ссылки на Кавказ. По дороге поручик Лермонтов заезжает в Новочеркасск - к наказному атаману Войска Донского Михаилу Григорьевичу Хомутову (в прошлом - командир поэта в лейб-гвардейском полку), гостит у него три дня.
В Ставрополе Михаил Юрьевич прикомандирован к отряду генерала Галафеева - на левом фланге Терской линии, в Чечне. Сначала Лермонтов был адъютантом генерала. Храбрость, хладнокровие, исполнительность и умение мгновенно оценить ситуацию и принять правильное решение - эти качества поручика отмечает генерал в дневнике экспедиции. Вот первое упоминание в журнале военных действий: "…Лермонтова, с коими они переносили все мои приказания войскам в самом пылу сражения, в лесистом месте, заслуживают особенного внимания, ибо каждый куст, каждое дерево грозили всякому внезапною смертью".
В это время набирается особая сотня казаков-"охотников" (добровольцев, желающих "кровью смыть свои прежние прегрешения"). Пользуясь терминологией 20-го века - помесь спецназа и штрафбата. Если же учесть, что сотню отбирал "под себя" лихой командир, любимец всей Терской линии, один из самых колоритных персонажей Кавказской войны Руфин Дорохов (у Толстого в "Войне и мире" - прототип Долохова), становится понятно, почему с первых дней сотню именуют "команда головорезов"...
Дорохова, не раз разжалованного за проказы, дуэлянта, задиру, казаки обожали. Он был влюблён в горы и битвы. В одном из его писем признание: "Завидую вам - вы опять увидите горы, опять услышите свист чеченских пуль и умрете, может быть, от острой шашки чеченца..."
Но проверить набранную команду "в деле" Руфину не довелось. В первом же столкновении он был легко ранен в ногу. В одном из писем Дорохов пишет: "В последнюю экспедицию я командовал летучею сотнею казаков… По силе моих ран я сдал моих удалых налётов Лермонтову. Славный малый - честная, прямая душа - не сносить ему головы. Мы с ним подружились и расстались со слезами на глазах. Какое-то чёрное предчувствие мне говорило, что он будет убит. Да что говорить - командовать летучею командою легко, но не малина. Жаль, очень жаль Лермонтова, он пылок и храбр, - не сносить ему головы…"
Упоминаемый выше в этом же письме "Лёвушка" - младший брат А.С. Пушкина - тоже пишет об этом: "Командую полком уже 2-й месяц... Казачьим Ставропольским, к которому я прикомандирован... Что тебе наврал Дорохов?.. Опасения его насчёт Лермонтова, принявшего его командование, ни на чём не основано; командование самое пустое, вскоре уничтоженное, а учреждённое для предлога к представлению..."
Два процитированных письма описывают назначение М.Ю.Лермонтова командиром Особой сотни. Авторы их возглавляли казачьи подразделения и были дружны с Лермонтовым. А.В.Дружинин писал, кстати: "Дорохов был человеком умным, занимательным и вполне достойным заслужить привязанность такого лица, как Лермонтов".Ещё А.С.Пушкин встречался с Дороховым во Владикавказе, найдя в нём "тьму грации","много прелести в его товариществе". Руфин Дорохов писал стихи, продолжавшие романтическую лирику декабристов и Лермонтова.
Дружба Лермонтова с Львом Пушкиным, сложившаяся на Кавказе, знаменовала его живую связь с предшественником и учителем. Не будь даже Лев Сергеевич братом гения, он и сам представлял собой яркую личность. О гибели брата он узнал в начале 1837 года, служа в то время в составе Гребенского казачьего полка Кавказского Отдельного корпуса; рвался в Париж, чтобы вызвать на дуэль Дантеса…
Декабрист Н. Лорер, познакомившийся с Л. Пушкиным в Тамани в 1838 году, рассказывает в своей книге: "Весь лагерь был в восторге от Льва Сергеевича Пушкина, и можно было быть уверенному, что где Пушкин, там и кружок, и весело. Всю экспедицию он сделал с одной кожаной подушкой, старой поношенной шинелью, парой платья на плечах и шашкой, которую никогда не снимал…" Лев Пушкин оказался в ближайшем окружении Лермонтова и летом 1841 года в Пятигорске. Был он и в гостиной Верзилиных, когда случилась ссора с Мартыновым - но, видимо, не знал о готовящейся дуэли. По словам очевидца, Л.С. Пушкин прибежал к Верзилиным после трагического поединка и закричал: "Почему раньше меня никто не предупредил об их обострённом отношении, я бы помирил!.."
П.Т. Полеводин в те же дни писал: "Пушкин Лев Сергеевич... весьма убит смертью Лермонтова, он был лучший его приятель. Пушкин уверяет, что эта дуэль... сделана против всех правил и чести".
В 1841 году Лев Сергеевич подал рапорт об отставке. Жил в Одессе, служил в таможне. Он не оставил мемуаров, и с его жизнью ушли многие бесценные детали той истории.
Но вернёмся немного назад, к назначению Лермонтова во главе казачьей сотни. Назначен он был именно потому, что проявил себя как храбрый и осмотрительный офицер, способный мгновенно и правильно реагировать на быстро меняющуюся в бою ситуацию.
Что же собой представляла сотня? Основу её составляли пластуны-кубанцы и гребенские казаки. Сохранилось описание сотни на привале: "Между спутанными конями, пестрой группой лежали люди в самых разнообразных костюмах. Изодранные черкески порою едва прикрывали наготу членов. Дорогие шемаханские щелки рядом с рубищами, доказывали полное презрение владельцев к внешнему своему виду. Во многих замечалось богатое и отлично держанное оружие. Оправы шашек и кинжалов блестели на ярком утреннем солнце... Лица, загорелые и смуглые, выражали бесшабашную удаль, носили общий отпечаток тревожной боевой жизни и ее закала. Тут были казаки, кабардинцы - люди всех племен и верований, встречающихся на Кавказе, были и такие, что и сами забыли, откуда родом, принадлежали они к конной команде охотников... Все они сделали войну ремеслом своим. Опасность, удальство, лишения и разгул стали их лозунгом".
Новый сотник казакам поначалу не глянулся - тщедушный, с прежним не сравнить. Присматривались. Оказалось, что поручик обладал боевыми качествами, особо казаками ценимыми. За хрупкой внешностью скрывалась недюжинная физическая сила. Ещё в юнкерской школе сиживал Лермонтов под арестом за то, что на спор гнул... железные шомпола и вязал их, как верёвки. Был метким стрелком, о чём много свидетельств. В совершенстве владел холодным оружием. О том, что был он прекрасным наездником, говорили многие сослуживцы - и тот факт, что во время учёбы его часто посылали в ординарцы к Великому Князю Михаилу Павловичу. Находясь на Кавказе, он долго изучал горскую посадку: "ничем нельзя так польстить моему самолюбию, как признавая моё искусство в верховой езде на кавказский лад". А вот какой он командир, ещё предстояло казакам узнать.
Только приглядывался к казакам и он сам. Вот отрывок из его письма к А.А.Лопухину: "Не знаю, что будет дальше, а пока судьба меня не очень обижает: я получил в наследство от Дорохова, которого ранили, отборную команду, состоящую из ста казаков - разный сброд, волонтёры, татары и проч., это нечто в роде партизанского отряда.., я ими только четыре в деле командовал и не знаю ещё хорошенько, до какой степени они надежны; но так как, вероятно, мы будем ещё воевать целую зиму, то я успею их раскусить..."
В официальных донесениях при представлении Лермонтова к награде говорится: "Ему была поручена конная команда из казаков охотников, которая, находясь всегда впереди отряда, первая встречала неприятеля и, выдерживая его натиски, часто обращала в бегство сильные партии".
Боевой и весьма умный генерал Павел Христофорович Граббе высоко ценил Лермонтова как дельного и храброго офицера. Характеристику противоположного свойства даёт Лермонтову старший офицер генерального штаба барон Л.В.Росилльён: "Лермонтов был неприятный насмешливый человек и хотел казаться чем-то особенным, он хвастал своею храбростью, как будто на Кавказе, где все были храбры, можно было кого-либо удивить ею. Лермонтов собрал какую-то шайку грязных головорезов. Они не признавали огнестрельного оружия, врезались в неприятельские аулы, вели партизанскую войну и именовались громким именем Лермонтовский отряд. Когда я его видел... он был мне противен необычайною своею опрятностью. Он носил красную канаусовую рубашку, которая, кажется, никогда не стиралась... Гарцевал Лермонтов на белом, как снег, коне, на котором, молодецки заломив белую холщёвую шапку, бросался на чеченские завалы. Чистое молодечество! - ибо кто же кидался верхом?! Мы над ним за это смеялись..."
Офицеры штаба, ненавидевшие Лермонтова, раскрыли тайну перемены в отношениях казаков с командиром, вскоре признавших его: "Он спит на земле, ест с шайкой из одного котла... Перед атакой снимает сюртук, несётся впереди лавы на белом коне в красной казачьей рубахе… Как снег на голову, сваливаются на аулы... Рыскают впереди отряда... Действуя исключительно холодным оружием, не давали никому пощады... Славятся дикой удалью…" и т.д. Лермонтов, разделяя жизнь своих подчинённых, ходил небритым, не дозволяя себе излишних удобств. Барон ставил ему в вину, что он ел с казаками из одного котла, видя в этом желание пооригинальничать…
За неполных четыре месяца Михаил Юрьевич трижды представлен к боевым орденам и золотому оружию "За храбрость". Описывая в поэме "Валерик" кровопролитное сражение - не о себе ли он говорит:
Верхом помчался на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня...
Начальство вскоре констатировало: "Невозможно было сделать выбор удачнее: всюду поручик Лермонтов, везде первый подвергался выстрелам хищников и во всех делах оказывал самоотвержение и распорядительность, выше всякой похвалы".
Получив под командование дороховских казаков, Лермонтов часто действовал по собственной инициативе. Естественно, в таких условиях храбрость и смекалка были необходимостью, а не хвастовством.
Горцы были более маневренны в своих действиях. Поручик Лермонтов постарался соперничать с горцами в маневренности, нередко не желая следовать букве воинских параграфов.
Неслучайно в приведённом выше отзыве рядом с самоотвержением стоит распорядительность. Не бесшабашность, а именно серьёзная распорядительность, зоркость командира особенно нужны были, когда отряд отрывался от основных сил и должен был надеяться только на себя. Конечно, люди в нём были отборные, не раз проверенные в бою, но Лермонтов знал, что перемена командира - дело серьёзное, следовало узнать и понять каждого в отряде. Поэтому - чтобы привязать к себе людей, совершенно входя в их образ жизни - он и спал на голой земле, ел с ними из одного котла, разделял все трудности похода, не подчеркивал превосходства своего положения, чем возмущал офицеров-аристократов, ходил в красной рубашке, в расстегнутом сюртуке без эполет. Это не рисовка, а искреннее, естественное поведение - и мы вправе думать, что казаки понимали это.
"Во всю экспедицию в Малой Чечне (осенью 1840 г.) поручик Лермонтов командовал охотниками, выбранными из всей кавалерии, и командовал отлично во всех отношениях, всегда первый на коне и последний на отдыхе" - из заключения кавказского командования. В документе отмечается, что Лермонтов, "действую повсюду с отличной храбростью и знанием военного дела.., явил новый образец хладнокровного мужества".
Факты подтверждают сказанное. "12 октября на фуражировке за Шали...", Лермонтов "бросился с горстью людей на превосходного числом неприятеля и неоднократно отбивал его нападения на цепь наших стрелков и поражал неоднократно собственной рукой хищников".
Через три дня "он с командою первый прошёл Шалинский лес, обращая на себя все усилия хищников, покушавшихся препятствовать нашему движению, и занял позицию в расстоянии ружейного выстрела от опушки. При переправе через Аргун он действовал отлично… и, пользуясь выстрелами наших орудий, внезапно кинулся на партию неприятеля, которая тотчас же ускакала..."
"28 октября, при переходе через Гойтинский лес, он открыл первый завалы, которыми укреплялся неприятель и, перейдя тинистую речку, вправо от упомянутого завала, он выбил из леса значительное скопище… и гнал его в открытом месте и уничтожил большую часть".
"30 октября… поручик Лермонтов явил новый опыт хладнокровного мужества, отрезав дорогу от леса сильной партии неприятельской… и только малая часть неприятеля уцелела, а остальная уничтожена".
Лермонтов понимал косность многих армейских приёмов, бесполезных в условиях ведения войны в горах. Сам не стеснялся поучиться у своих казаков, перенять опыт и приёмы противника. Мы видим в его действиях разнообразие тактических приёмов, использованных инициативным и умелым командиром, в котором отвага сочетается с расчётом, пылкость с хладнокровием, решимость с наблюдательностью и смекалкой.
Но и горцам было чему поучиться у казаков! Казачьей лавы они не знали. Когда удавалось выманить джигитов на открытое пространство, казаки имели подавляющее преимущество. Частенько применяла Лермонтовская сотня и "вентерь" - старинный казачий способ заманить противника в ловушку, доведенный во времена Платова до совершенства, входивший в обязательную тактическую подготовку…
Если барон Россильон сообщает, что его казаки называют себя "Лермонтовским отрядом" - значит, новый сотник пришёлся по сердцу, казаки гордились им.
Что же касается упоминаемого применения холодного оружия, то это характерно не только для казаков Лермонтова. В "Валерике" описана рукопашная схватка, в деталях передающая действительное событие, зафиксированное в "Журнале военных действий":
Ура!- и смолкло.- Вон кинжалы,
В приклады! - и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко,
Как звери, молча, с грудью грудь…
Ручей телами запрудили...
И дело здесь не в "озверении", а в вооружении. В 40-х годах русские части были вооружены гладкоствольными кремневыми ружьями - из которых стрелять далее, чем на сто шагов, было бесполезно. Зато английские винтовки горцев били вдвое дальше. В таких условиях отказ от холодного оружия ставил отряд под угрозу гибели.
Случалось, во время стоянок какой-нибудь отважный мюрид вызывал русских на бой (этот род рыцарских поединков практиковался, несмотря на официальное запрещение). Из русских находились охотники принимать вызов. Но в этих сшибках удалых - говорит Лермонтов -
Забавы много, толку мало;
Прохладным вечером бывало,
Мы любовалися на них
Без кровожадного волненья,
Как на трагический балет...
В таких "забавах" за несколько дней выбыло из строя более 20 человек!..
Офицер-артиллерист Константин Мамацев (Мамацашвили) вспоминал: "Я хорошо помню Лермонтова и, как сейчас, вижу его перед собой, то в красной канаусовой рубашке, то в офицерском сюртуке без эполет, с откинутым назад воротником и переброшенной через плечо черкесской шапкой, как обыкновенно рисуют его на портретах. Он был среднего роста, со смуглым или загорелым лицом и с большими карими глазами. Натуру его постичь было трудно. В кругу своих товарищей, гвардейских офицеров, участвовавших вместе с ним в экспедиции, он был всегда весел, любил острить, но его остроты часто переходили в мелкие и злые сарказмы и не доставлявшие особого удовольствия тем, на кого они были направлены...
Он был отчаянно храбр, удивлял своей удалью даже старых кавказских джигитов, но это не было его признанием, и военный мундир он носил только потому, что тогда вся молодёжь лучших фамилий служила в гвардии. Даже в этом походе он никогда не подчинялся никакому режиму, и его команда, как блуждающая комета, бродила всюду, появляясь там, где ей вздумается. Но в бою она искала самых опасных мест…"
Мамацев оставил описание боя 27 октября в Автуринских лесах, где войскам пришлось проходить "по узкой лесной тропе под адским перекрёстным огнем неприятеля". Во время боя "Последний арьергардный батальон, при котором находились орудия, слишком поспешно вышел из леса, и артиллерия осталась без прикрытия. Чеченцы разом изрубили боковую цепь и кинулись на пушки. В этот миг я увидел возле себя Лермонтова, который точно вырос с своею командой. И как он был хорош в красной шёлковой рубахе с косым расстегнутым воротом; рука сжимала рукоять кинжала. И он, и его охотники, как тигры, сторожили момент, чтобы кинуться на горцев, если б они добрались до орудий".
Из письма Лермонтова к Лопухину с описанием битвы при Валерике: "У нас были каждый день дела, и одно довольно жаркое, которое продолжалось шесть часов с ряду. Нас было всего 2000 пехоты, а их - до 6 тысяч; всё время дрались штыками. У нас убыло 30 офицеров и до 300 рядовых, а их 600 тел осталось на месте, - вообрази себе, что в овраге, ... час после дела еще пахло кровью... Я вошёл во вкус войны и уверен, что для человека, который привык к сильным ощущениям этого банка, мало найдется удовольствий, которые бы не показались бы приторными..." Именно после этого сражения поэт пишет:
Я думал: жалкий человек.
Чего он хочет!.. небо ясно,
Под небом много места всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он - зачем?..
* * *
В боевой обстановке, по свидетельству многих, Лермонтов был неузнаваем для привыкших видеть его в салонах и гостиных. Опасность делала его остроумным, разговорчивым, веселым.
Однажды вечером, во время стоянки он предложил Льву Пушкину, Глебову, Палену, Догорукову, декабристу Пущину, Баумгартену и другим пойти поужинать за черту лагеря. Это было небезопасно - неприятель выслеживал неосторожно удалявшихся от лагеря. Компания расположилась в ложбинке за холмом. Лермонтов, руководивший всем, уверял, что выставил для предосторожности часовых и указал на казака, чья фигура виднелась сквозь вечерний туман в некотором отдалении. С предосторожностями был разведён огонь, причём особенно старались сделать его незаметным со стороны лагеря. Время провели весело, и только под утро, возвращаясь в лагерь, Лермонтов признался, что видневшийся часовой был… чучелом, прикрытым старой буркой! На упрёки друзей поэт отвечал, что казаки тоже должны отдыхать...
Эта сцена была описана несколькими офицерами. Скажите, вам она ничего не напоминает? Три мушкетёра и д`Артаньян, их завтрак в форте Сен-Жерве на виду у неприятеля, засевшего в Ла-Рошели? Совпадает она даже в мелких деталях: друзьям надо побеседовать без посторонних ушей, они решают позавтракать на "ничейной территории", в месте, только что отбитом у врага. Слуги с провизией, фигуры, имитирующие охрану - ощущение такое, что Лермонтов заставил друзей разыграть сценку, описанную Александром Дюма.
Вот только великий роман Дюма был написан через три года после описанных событий! Так что, скорее, это Дюма писал с поручика Михайлы Лермонтова своих героев. И это не просто наша догадка. Живший в Париже писатель заочно обожал русского поэта, переводил стихи Лермонтова на французский для своего журнала, перевёл и опубликовал в нём "Героя нашего времени", не зная, что он уже год как опубликован во Франции.
Въезд Дюма в Россию был запрещён Николаем I за роман о декабристах. Жадно ловил писатель каждую весточку о Лермонтове, считая его своим духовным братом. Именно Дюма одним из первых распознал в молодом поручике поэтического гения.
Историю о "пикнике под носом у Шамиля" могла передать Дюма знакомая с ним известная авантюристка и писательница Адель Гоммер-де Гель, оставившая в своих воспоминаниях рассказ о пребывании в августе 1840 года в Пятигорске в компании с Лермонтовым. Трудно сказать, была ли действительно знакома мадам Гоммер с поэтом, но не слышать той истории она не могла - о ней только и говорило "водяное" общество осенью 1840 года. А в начале августа 1840 года, во время работ по укреплению Герзель-аула, Лермонтов действительно получает разрешение побывать в Пятигорске…
Как только умер Николай I, Дюма помчался в Россию, испросив позволения побывать на Кавказе. Свои путешествия он описал в очерках и романах. Лермонтова Дюма действительно любил - как, впрочем, и "себя в Лермонтове". "Я первый познакомил Францию с гениальным человеком... Вы знаете Лермонтова, любезные читатели? После Пушкина это первый поэт России!.. Он поэт Кавказа, куда был сослан, там сражался, там писал, и, наконец, там же и убит…"
На пути в Тифлис Дюма всюду ищет следы Лермонтова. В Чир-Юрте встречается с однополчанами поэта. Офицеры подарили ему роскошную черкеску, папаху, кинжал и шашку. Он ходил в ночной секрет и потом не пожалел красок на описание своего участия в "опасной боевой операции". В станице Червлённой хочет видеть Авдотью Догадиху, слух о красоте которой дошёл и до Парижа. Живя рядом с нею в станице, Лермонтов написал "Казачью колыбельную песню". Авдотья уже умерла, и Дюма уверяет читателей, что она - та красавица казачка, которую Терек принёс в дар седому Каспию.
Вообще вокруг Лермонтова на Кавказе сложилось много изустных преданий, передававшихся из поколения в поколение в станицах на Тамани и Тереке. И хоть официальное лермонтоведение именует их не иначе как"неизвестные апокрифы", часть из них всё же рискнём упомянуть.
У Михаила Юрьевича была не раз упоминаемая в рассказах о нём красная рубашка. Сам он шутил - мол, на ней кровь не видна, свои не испугаются, враги не обрадуются. Казаки шептались про меж себя, что рубаха "заговорённая". В ней Лермонтов и вышел на барьер 15 июля... Между прочим, в описи имущества убиенного сотника значатся ещё 4 одинаковые красные рубахи (это ответ штабным о нечистоплотности). Как писал он сам с горечью близким, - больше не хочется воевать и убивать, и лучший выход для него получить отставку по ранению. Может, он действительно одевался так, чтоб быть удобной мишенью?..
Так вот, сохранилось до наших дней в чеченских аулах: в пылу боя он часто сбрасывал мундир. Старики рассказывали: они знали, что офицер в красной рубашке - русский поэт. Убить поэта у горцев считалось преступлением, и потому они будто бы не стреляли по красной рубахе. Пусть это лишь предание, но оно служит доказательством добрых отношений Лермонтова с горцами. Не надо забывать, в Лермонтовской сотне было не менее 20-ти горцев - черкесов, кабардинцев, чеченцев и других. Они сражались бок о бок с кубанскими и гребенскими казаками, готовые отдать жизнь "за други своя". Урок нынешним командирам.
Один из казаков сохранял верность своему сотнику дольше, чем "до последнего вздоха". Он оставил внукам трогательные в своей безыскусности воспоминания о Михаиле Юрье-виче. Выкупил землю у могилы поэта, завещал похоронить себя рядом с командиром... Может, для кого-то он тоже - "апокриф"; да вот только любой мальчишка в Пятигорске покажет его могилу, а терские казачата-кадеты приносят сегодня цветы поровну сотнику и линейцу…
* * *
Молодые офицеры, не только Дорохов и Лев Пушкин, но и многие другие, в письмах с Кавказа, что естественно, охотно писали о своих "подвигах". Все, кроме Лермонтова. Поэт ничего не рассказывает о своём участии в битве, описывая лишь подвиги окружающих солдат, казаков, офицеров.
"Мне тебе нечего много писать: жизнь наша здесь вне войны однообразна, а описывать экспедиции не велят, - сообщал он Лопухину. - Может быть, когда-нибудь я засяду у тебя у камина и расскажу тебе долгие труды, ночные схватки, утомительные перестрелки, все картины военной жизни, которых я был свидетелем…"
Разве что в "Герое нашего времени" Лермонтов позволяет себе коснуться чего-то личного, оценивая в образе Грушницкого ту храбрость, что приписывали самому поэту:"Грушницкий слывёт отличным храбрецом: я его видел в деле: он махает шашкой, кричит и бросается вперёд, зажмуря глаза. Это что-то не русская храбрость".
Про Вулича поэт говорит: "Он был храбр". И через несколько строк: "Он бросился вперёд, увлек за собою солдат, и до самого конца дела прехладнокровно перестреливался с чеченцами".
Лермонтов поднял в русской литературы значительную тему храбрости русского воина (продолженную Л.Н.Толстым в кавказских и севастопольских рассказах, в эпопее "Война и мир"). В боевой обстановке Лермонтов-офицер сам явился олицетворением русской храбрости.
Описание поручика Лермонтова в походе дал один из его сослуживцев:
Вот офицер прилёг на бурке
С учёной книгою в руках,
А сам мечтает о мазурке,
О Пятигорске и балах;
Ему всё грезится блондинка,
В неё он по уши влюблён... - и т.д.
Стихи, не будь они посвящены великому поэту, и не сохранились бы. Но есть ещё причина, по которой они остались в истории. Написал их майор Н.С. Мартынов...
Отношения между ним и Лермонтовым сложились более чем приятельские. Во многих боевых операциях они сражались бок о бок - например, в бою за один аул, который Мартынов описал в поэме "Герзель-аул" - лучшем его произведении, ценном своей подробной описательностью.
Вероятно, он завидовал славе Лермонтова, пытался подражать. Сам же поэт часто и незлобно подтрунивал над Николаем Соломоновичем, стараясь не ранить его авторское самолюбие - в отличие от других офицеров отряда, для коих "опусы" Мартынова были предметом постоянных шуток…
|
